Проф смотрит на Мастера, взглядом спрашивая, пойдет ли он туда, где хром, никель и плитка. Тот отрицательно качает головой. Мастер не мальчик, его нервы давно выдерживают все, что подсовывает ему мир, разваливающийся на куски. Ему доводилось делать многое, чего не выдержит психика нормального человека. Но то спокойное и методичное доставание информации, которое сейчас произойдет… Этого он не может.
Когда Мастер закрывает дверь, оставляя позади того, кто молчит, и тех, кто будет заставлять его говорить, оттуда раздается первый, дикий, безудержно безумный крик, переходящий в протяжный вопль. Часовые у дверей стоят спокойно, но их зрачки мгновенно расширяются, чтобы потом сжаться до размера булавочной головки. Мастер закрывает дверь, и в коридоре наступает тишина.
Деревня была большой, в сто дворов, что по нынешним временам куда как редкость. Часть домов, бережно восстановленная из разнокалиберного кирпича, была возведена еще до Полуночи. Но большая часть сложена уже позже, из толстых бревен, с крышами где из редкого здесь листового железа, кусков старого-старого шифера с разрушенной лесопилки, а где — из дранки, которую смогли сделать местные умельцы.
Название у нее было простеньким и оставшимся с тех времен, когда мир был еще нормальным.
Георгиевка, то ли в честь кого-то из святых, то ли по имени основателя, кто ж знает. Одно можно было сказать точно — и название, и сама деревня… БЫЛИ. Ибо то, что сейчас лежало перед отрядом Мастера, нельзя было назвать даже отчасти сохранившейся деревней. Перед группой людей, выстроившихся в цепочку, лежало пепелище, смешанное с кладбищем и скотобойней.
Остовы домов, тех, что были сложены из ставшего черным кирпича, глядели на них пустыми, похожими на глазницы черепа, проемами окон. Хозяйственные постройки, включая даже омшаники, тоже полностью выгорели. Целыми осталась лишь бревна высоких частоколов, которыми давно привыкли огораживать дома новые поселенцы, когда-то пришедшие сюда. Деревня не была огорожена общей стеной-тыном, что наверняка сыграло решающую роль.
— Я хренею, Мастер… — Каптер, стоящий рядом с командиром, не веря глазам, потряс головой. — Как же это так могло получиться? Ведь пограничники же есть…
— Да ни при чем тут погранцы. — Мастер внимательно смотрел на то, что сначала не бросалось в глаза. — Это не те, что с Гиблых земель, и это не Прорыв. Смотри вон туда…
Каптер взглянул в ту сторону, куда указала за тянутая в кожу перчатки рука Мастера. Сначала ему пришлось прищуриваться, но потом ветер снес в сторону жирный черный дым, и стало видно, что прямо посреди главной улицы лежит массивная туша.
Тело при жизни весило никак не меньше ста килограммов и состояло из застывших после смерти бугров мышц, канатов сухожилий, выступов хрящей и блестящих хитиновых пластин. Корпус прикрыт очень грубо переделанным из нескольких бронежилетов панцирем. Сверху панцирь обтянут толстой кожей, скорее всего сваренной в масле, с набитыми металлическими бляшками. Гиганта свалила крупнокалиберная пуля, снесшая ему большую часть головы, но и так понятно, что это последствие старых генетических опытов, мутировавшее за долгое время в еще большее уродство.
— Странно… Они ведь стараются забирать тела… — протянул Каптер. — Если это именно Братство.
— Значит, что-то помешало. — Мастер сплюнул. — Какая хрен разница теперь, свое дело они сделали, причем так, что теперь нам пенять будут на все это. А ни хрена не пограничникам или внутренней страже.
— Это точно…
— Барсук… Барсук… — Мастер нажал на тангету рации.
— Да, командир?
— Входим в деревню. Аккуратно, машины по периметру, идем, не растягиваясь, по центральной улице.
— Понял.
Отряд медленно втягивался в то, что осталось от не так давно живой, полной людей и надежды на будущее деревни. Мастер по праву гордился своими людьми, которых смог собрать на руинах и пепелищах умиравшей, но сумевшей выжить земли. Тридцать бойцов, не самое большое по численности подразделение тех, кто решил взять хотя бы что-то в свои руки. Но зато каждый третий в нем был не просто человеком, хотя и уступал тем, на кого они охотились. Такого пока не было в других группах, даже если брать в пример самый большой отряд, сформированный в Заитилье Беркутом. У того было до ста двадцати человек одних только бойцов. Хотя основной костяк составлял полсотни бывших солдат, ветеранов, сейчас уже преклонного возраста.
Мастер шел по широкой основной улице, где спокойно могли бы разъехаться два еще довоенных больших трактора. Смотрел по сторонам, узнавая все те же, повторяющиеся вновь и вновь детали нового мира.
Вон, у порога лежит то, что совсем недавно было женщиной, матерью, чьей-то любимой. Она так и погибла, пронзенная насквозь несколькими ударами чем-то очень острым, с зазубринами по краям. Рваные раны, через которые орудие убийство извлекали назад, говорили о том очень явно. Под ней, пробитые наверняка теми же ударами и погибшие вместе с нею, лежали две маленькие фигурки. Пламя не тронуло их, и ветер, так неожиданно поднявшийся, развевал длинные золотистые волосы у всех троих.
Прямо посередине дороги, покрытые густой коркой из пыли и крови, сплелись вместе два тела. Мужчина, коренастый и невысокий, с распоротым бедром, из-за кровопотери и погибший. Но он, возможно отец тех самых двух малышей, смог, превозмогая и смерть, и ужасную боль, достать врага. Вытянутая худая фигура, имеющая вполне человеческие черты, если бы не вытянутое рыло, больше напоминающее странно деформированный противогаз. Знакомая тварь, один из самых многочисленных проектов, которые разрабатывались в лабораториях накануне Полночи. Основа взята у тварей прорыва и потом совмещена с человеческими ДНК. Боец-разведчик, могущий спокойно передвигаться как по земле, так и под водой. Мастер помнил, как им пришлось разбираться с такими вот уродами в дельте Итиля, после чего отряды, его и Мамонта, наткнулись на «законсервированную» лабораторию. Да… Сколько же им тогда удалось узнать…