Чистильщики пустошей - Страница 27

Медовая водит стволом из стороны в сторону, медленно отступая к бару. Выход закрыт тесной толпой разом вставших горняков. Файри, приняв бойцовскую стойку, внимательно следит за ними. Енот отступает, стараясь хоть как-то обезопасить тыл, чтобы продержаться до появления стражи. То, что сейчас им придется несладко, ясно как божий день.

«Ну зачем я сказал именно про этот салун?» — мелькает мысль. Время сначала сжимается, а потом разворачивается пружиной, свободной от любых замков, летит, как пуля из ствола, и течет, как песок в часах. Одновременно и молниеносно и медленно.

Бородатая толпа сдвигается все плотнее. В мозолистых ладонях отломанные ножки стульев с торчащими гвоздями, отбитые «розочками» горлышки бутылок, кустарного вида «блуды», блестящие гранями лезвий. Им уже наплевать на то, что будет, потому что один из них лежит на полу, в луже собственной крови. Которую пролила вот эта наглая девка, с буферами, торчащими из выпендрежной кожанки. И какая разница, что она с пацаном из патруля? Они хозяева города, его кормильцы и поильцы, и если не убьют, так покалечат за друга, с которым вместе дышали угольной пылью в забоях. С которым выпита не одна бутыль и оттрахано немало местных поблядушек. За него — нужно сейчас превратить эту троицу в кровавую квашню. Пистолеты? Да что там, ну одного, ну двух. А потом бутылки попадут стрелкам в головы, толпа навалится, и все, там уже можно будет просто месить безвольные тела ногами. Хотя месить, наверное, они будут именно тощую нахалку с косичками и придурка в форме.

Сисястую девку толпа хочет забрать с собой. Попользовать где-нибудь в одном из темных переулков, а уж потом разобраться, забив ногой ту самую глиняную бутылку ей в…

Все это на лицах, перекошенных от невыпущенной злобы, накопившейся усталости и безумного страха, который так силен под землей. Все это в глазах, налившихся кровью, видевших, как лежат изломанными чучелами тела тех, кто погиб в забоях, пока здесь такие вот малолетки патрульные трахают наглых баб в кожаных костюмах. Все это на языках и губах, сейчас орущих матюги, подзадоривающих друг друга и заставляющих кого-то сделать первый шаг, наплевав на кусок свинца, который получит первый.

Енот видит, что позади основной массы стоят три шахтера, которые сейчас орут громче всех, заставляя эту озверевшую толпу перейти грань.

Всего три человека, которые командуют теми, кто уже не понимает, что сейчас начнется стрельба и в салуне будет пахнуть не только спиртом, табаком и кухней. Сначала запахнет сгоревшим порохом, а чуть позже — терпким запахом крови. Толпе уже наплевать на это, а те трое, вожаки, умело подстегивают ее.

И еще он видит, как белеют костяшки на пальцах Медовой, сейчас выставившей пистолет прямо перед собой и водящей им из стороны в сторону. Понимает, что кинется вперед, стараясь загородить эту смешливую девчонку, чтобы она хотя бы попыталась убежать. И осознает, что она останется здесь, отстрелявшись до последнего патрона, пытаясь вбить маленький твердый кулачок в чье-то оскалившееся лицо с веником бороды. И наверняка будет потом лежать, неузнаваемая, превращенная в кровавую сломанную куклу.

Видит, как расширяются глаза выскочившего в зал Боровика, держащего в руках дубинку.

Замечает, как на кончиках пальцев Файри, убранных ею за спину, вспыхивают горячие и дрожащие язычки пламени. А потом…

Откуда-то из-за спины слышится такой знакомый звук: металлическое шуршание, которое издает чуть провисающая лента пулемета. Слитный вздох толпы напротив, и заметное движение бородачей, дружно делающих шаг назад. А сбоку, задевая его рукав, прямо на доску барной стойки, покрытую следами от кружек с пивом, царапинами от ножей и вилок, с содранным лаком, ложится толстый ствол, похожий на те, что торчат в башнях броневиков.

Со звоном вылетают стекла сбоку, где окна салуна выходят в торец дома. И оттуда внутрь зала заглядывают автоматы, прижатые к плечам незнакомых людей, смотрящих внутрь злыми и внимательными глазами через матовые забрала шлемов. И толпе почему-то сразу становится ясно, что тут ничего не поможет и покрошат их в капусту.

А к затылку того из вожаков, что стоит в середине, прижимается холодный ствол пистолета, и из-за его спины, в мгновенно возникшей тишине, раздается мерзкий, скребущий по душе, как голодная и злющая лесная кошка, голос:

— Файри, золотце, ты там как?

И, не дождавшись ответа, этот голос, похожий на тот омерзительный звук, что возникает, когда проведешь чем-то твердым по стеклу, продолжает:

— А теперь быстро положили всю байду на пол, встали на колени и руки завели за головы, чудища бородатые. Даю пять секунд. Время пошло…

* * *

Енот залпом опрокинул в себя семидесятиградусную настойку на анисе, выдохнул и перевел взгляд на того, что сидел напротив и ухмылялся. Так же мерзко, как и говорил до этого.

Высокий широкоплечий мужчина, одетый в удобную броню и черный костюм под ней, с большим количеством карманов. В разгрузке поверх него, увешанным различным вооружением и снарягой. Поднявший на лоб вязаную шапку с прорезями для глаз и поставивший на стол небольшой круглый шлем.

Вытянутый нос с горбинкой и с заметным следом от перелома. Возможно, что и не одного. Холодные и внимательные серые глаза, гладко выбритое лицо, шрам от левого глаза и почти до подбородка. Мерлин, командир той самой группы чистильщиков, про которую Еноту уже довелось услышать очень много. Возникший из ниоткуда и вовремя. В самый нужный момент, вместе со всеми остальными членами своего отряда, разогнавшими к чертям собачьим пьяную толпу. Мгновенно протрезвевшие шахтеры сразу же дрогнули, понимая, что эти парни плевать хотели на них всех и им в головы бутылки не успеешь даже бросить.